4.16   Терпимость к насилию, преступности и глупости

Часто мы слышим, что для того чтобы восторжествовала демократия, мы должны быть более терпимыми друг к другу. Однако является ли терпимость столь продуктивной идеей? Вообразим, например, что кто-то вам говорит, что он терпимо относится к вашей расе, к вашей культуре или к вашим религиозным убеждениям. Будете ли вы сами терпеть такую снисходительность? Не оскорбит ли она вас? Не лучше ли нам говорить о взаимном уважении и равных правах?

Терпимость, к которой нас так усердно призывают, привела в действительности к негативным результатам: общество становится все более терпимым к насилию, преступлениям и глупости. Имея весьма туманное представление о том, что терпимо и что нетерпимо при демократии (которая сама по себе для многих -- весьма туманное понятие), мы стали принимать многие вещи как должное. Мы не способны провести разграничительную линию между приемлемым и неприемлемым. Мы избегаем судить о высказываниях и поступках других людей (правильных или ошибочных, хороших или плохих, блестящих или глупых) из страха, что мы нарушим чьи-либо нечетко определенные права и свободы. Мы предпочитаем терпеть насилие и порнографию на больших и малых экранах, в книгах и журналах, боясь показаться предубежденными. Мы терпим даже преступления и преступников- рецидивистов, разгуливающих по улицам в поисках очередных жертв. Складывается впечатление, что преступники имеют больше прав, более защищены законом и встречают больше сочувствия, чем сами жертвы. Как писал Герберт Маркузе в своей работе "Репрессивная терпимость" (стр. 475), "...терпимость к систематическому оболваниванию как детей, так и взрослых рекламой и пропагандой,.. бессильная благодушная терпимость к обману в коммерции, к разбазариванию ресурсов, к преднамеренному торможению прогресса -- это не просто заблуждения и искаженные понятия, а суть социальной системы, которая потворствует терпимости как средству увековечивания борьбы за существование и подавления альтернатив".

Не так уж трудно быть терпимым и всепрощающим, если тебе безразлична судьба человечества. "Неверно понятая терпимость, -- писал Густав Икхайзер, -- в действительности есть не социальное здравомыслие, а социальное безумие, надевшее маску здравомыслия (стр. 473). ...Мы не можем позволить себе всегда быть терпимыми по отношению к тому, что мы считаем злом, ибо такая терпимость... в действительности сведется к утверждению безразличия как высшего нравственного принципа (стр. 470). ...Мы не можем быть преданными какому-либо делу, каков бы ни был его характер, и в то же время быть терпимыми к тому, что враждебно этому делу,.. ибо это означало бы, что мы не относимся к нему достаточно серьезно (стр. 471)".

Если мы искренне обеспокоены состоянием нашего общества, мы должны немедленно четко и объективно переоценить наше нынешнее представление о терпимости и ее практической полезности. С разрушением нравственных ценностей общество деградирует. Неразумная терпимость к порнографии, проституции, пропаганде секса, наркомании и насилию подрывает этику и нравственность нашего общества и, в конечном счете, всю социальную структуру.

4.17  Права и свободы

Права и свободы -- это наиболее искаженные понятия в современных демократических обществах. Многие люди полагают, что, раз они живут в условиях демократии, они могут говорить и делать все, что угодно, независимо от возможных последствий для других индивидуумов и общества в целом. Их популярные лозунги -- "Я имею право!", "Я в свободной стране!" и т.п. - - имеют больше отношения к анархии, чем к демократии. Основная проблема в области прав и свобод заключается в том, что каждый понимает и интерпретирует эти абстрактные понятия по-своему и в своих интересах. Лишь немногие люди пришли к выводу, что им никто ничего не должен, не говоря уже о правах.

Свободы индивидуумов и меньшинств, о которых так любят разглагольствовать борцы за гражданские права, не существуют сами по себе. Эти понятия сложились в различных социальных группах и выражают их собственные интересы. Правами они становятся только после того, как признаны законом и записаны в конституции.

Многие люди, включая интеллектуалов, не утруждают себя поиском точных определений таких понятий, как свобода мысли и самовыражения. (Кстати, как заметил Эрих Фромм в книге "Бегство от свободы" (стр. 266), "право выражать свои мысли имеет смысл лишь в том случае, если мы имеем собственные мысли...") Например, когда иранские фундаменталисты назначили цену за голову Салмона Рушди, автора книги "Сатанинские стихи", писатели всего мира выступили с протестом не только против угроз его жизни, но и против посягательства на его свободу самовыражения. В частности они требовали от британского правительства обеспечить охрану магазинов, торгующих книгой Рушди, которая в создавшейся ситуации, естественно, сразу же вызвала сенсацию. Многие люди покупали книгу из простого любопытства: что же такого неприличного сказал в ней Рушди о масульманстве, что Хомейни приказал ликвидировать его?

Однако, сейчас я не хотел бы высказывать свое мнение по поводу позиции автора книги, а отметить во всей этой дискуссии смешение или даже подмену понятий "свобода самовыражения" и "свобода пропаганды". Многие писатели возмущались тем, что Рушди лишают свободы самовыражения. Ею же он беспрепятственно воспользовался в полной мере -- задумал и написал свою книгу. На этом свобода творчества (или самовыражения) закончилась. С этого момента можно говорить только о свободе пропаганды или о бизнесе, которые в условиях демократии с рыночной экономикой способны слиться в одно целое. Кстати, сама свобода пропаганды, включая популяризацию и продажу книги, практически полностью зависит от бизнесмена-издателя, которого больше интересует прибыль, а не содержание и художественные достоинства произведения. А что касается обязанности британского правительства защищать Рушди, то оно должно защищать его не как писателя, а как обычного гражданина этой страны.

Другой пример искажения понятия свободы -- нашумевшее дело канадского ученого Филиппа Рашдона, который за счет университетских фондов провел сравнительное исследование рас. Он пришел к выводу, что представители разных рас имеют не только физиологические, но и интеллектуальные различия. Например, люди желтой расы отличаются большими способностями к математическим наукам, люди черной расы могут гордиться своими физическими и сексуальными качествами, а белые люди располагаются где-то посредине. Противники Рашдона, включая канадского ученого-генетика Дэвида Сузуки, утверждали, что данное исследование недостаточно глубоко и не представляет научной ценности. Даже если бы такое исследование было безукоризненным с научной точки зрения, то давайте зададим себе вопрос: какая польза может быть от такого исследования? Кому оно может быть выгодно? Я считаю, что это исследование не только бесполезно, но и вредно, поскольку оно лишь усугубляет проблему межрасовых отношений и способствует оправданию расистских и националистических идеологий и акций. Рашдон и его сторонники возражали, что не дело науки заботиться о том, кто и как воспользуется результатами исследования, и что они просто пользовались правом свободы научного поиска. Если следовать такой логике, то можно оправдать и разработки нового, более эффективного оружия массового уничтожения. Суть вопроса заключается в том, что абсолютной свободы не существует и что свобода неотделима от нравственности. Мы не должны превращать свободу научного поиска в фетиш, а должны пользоваться ею разумно в интересах всех людей. Если научное исследование способно принести больше вреда, чем пользы, то не следует создавать благоприятные условия для его проведения и тем более -- финансировать его за счет общественных фондов.

Пора осознать, что права и свободы не могут существовать без определенных ограничений и что они должны включать в себя ответственность и нравственные обязательства.

4.18   Забастовки

В суровых условиях раннего капитализма 19-го и начала 20-го веков забастовки, несомненно, выполняли конструктивную роль социального регулятора. Забастовки, а позже и само право на забастовки, могли использоваться рабочими как эффективное средство борьбы с разного рода злоупотреблениями и несправедливостями со стороны системы, процветавшей на эксплуатации большинства (рабочих) власть имущим меньшинством (капиталистами).

С тех времен неприкрытой эксплуатации общество сделало значительный шаг вперед. Ирония заключается в том, что теперь роли поменялись: мощные профсоюзы пользуются завоеванными правами для того, чтобы эксплуатировать систему в своих узкопрофессиональных интересах, часто без какого-либо внимания к интересам общества в целом. На самом деле, задумывается ли забастовщик о том, какие последствия для общества имеют такие акции, как остановка производства, организация пикетов с целью недопустить персонал к рабочим местам, тем самым лишая их заработка (а как насчет их прав?), насилие и вандализм (к которым мы проявляем терпимость). Им это просто безразлично.

Каждая забастовка дает выигрыш лишь одной группе трудящихся. Другие группы стремятся выровнять условия труда и заработной платы с теми, кто вырвался вперед. Происходит эскалация забастовочной борьбы. В конечном счете это не способствует процветанию экономики, а наоборот, подрывает ее.

Есть мнение (которое я разделяю), что права на забастовку должны быть лишены военнослужащие, полицейские, пожарные, государственные служащие и работники ключевых отраслей -- транспорта, почты, связи, энергетики... Население не должно быть заложником и объектом шантажа со стороны забастовщиков. Для тех, кто поступает на государственную службу, интересы населения должны быть на первом плане. Те, кого это не устраивает, вольны предложить свои услуги частному сектору. Не следует забывать, что государственные служащие (в особенности на Западе) пользуются многочисленными привилегиями: стабильной зарплатой, гарантированной пенсией, льготными отпусками и т.д.

В обществе, пропагандирующем эгоизм и стяжательство, забастовки могут рассматриваться как неизбежное зло. Они необходимы для того, чтобы уравновесить интересы работодателей и наемных работников, одинаково стремящихся заполучить для себя максимальню долю национального богатства, обещание которого заложено в самой природе капитализма. Однако в гуманистическом обществе, которое придавало бы большее значение нравственности, сотрудничеству и учету интересов сограждан, забастовки (как орудие в руках крупных, жадных до власти профсоюзов) потеряли бы всякий смысл.